С Витой мы познакомились на Киевском протезном заводе, где ей делали новые «ноги». А еще эта маленькая миловидная женщина приехала в столицу затем, чтобы разыскать фонд Людмилы Кучмы. На недоуменные вопросы, зачем, дескать, тебе, взрослой, понадобился детский фонд, она тихо отвечает: «Надо…»
Судьба у нее — и врагу не пожелаешь.
«Сын не хотел ехать с нами за дровами»
— Я приехала сюда в 1987 году с Камчатки после неудачного замужества, оставив на попечение мамы трехлетнего сына. В Украине, в Херсонской области, жил дедушка моего папы, — рассказывает Виктория Шамратова. — Мама с братом остались на Камчатке. Дедушка вскоре умер. Однажды я поехала в соседнее село на уборку винограда. Заболела, попала в местную больницу. Как-то вышла в магазин за хлебом. Там стояли мои друзья. Подошел высокий красивый парень. Из кармана у него торчала шоколадка. Я говорю в шутку: взял бы и угостил. А он объясняет: не могу, это для племянников, но я тебе другую принесу. Вечером пришел ко мне, и мы вместе пошли гулять. Звали его Колей. Он, оказалось, недавно освободился после четырех лет отсидки. Но мне понравился. Когда я уезжала, сказала ему, чтобы отпустил усы. Когда вернулась, увидела его с усами.
Мы с ним вместе уехали в село, где раньше жил дедушка. Коля устроился работать трактористом, я — дояркой, все у нас было хорошо. Когда мы собрали денег, я забрала к нам сына. И с того самого момента, когда Коля взял сына на руки, помогая слезть с машины, Ян называл его папой.
Затем мы переехали в соседнее село Казачьи Лагеря, где открывали новую украинско-итальянскую фабрику. Коля хотел заработать денег на постройку своего дома. Там протекала речка, один из рукавов Днепра. Коля сперва работал на тракторе, а затем устроился в рыболовецкую бригаду охранником. Я поработала оператором на фабрике, потом перешла в совхоз.
Жили не роскошно, в общежитии. Со временем у нас стали появляться деньги, мы могли что-то отложить, что-то купить. Но вот понадобилось однажды нам поехать за дровами. Отопление у нас печное. В тот момент у нас было немного дров, но стоял декабрь, река, за которой находилось рыбхозяйство, могла замерзнуть. И неизвестно, когда в следующий раз появилась бы возможность перевезти дрова (Коля работал сторожем на том берегу по неделе, а то и по две, и во время своего дежурства собирал в окрестностях дрова).
Малого решили взять с собой, как-никак ему уже было 12 лет. Он не хотел ехать, словно предчувствовал что-то. Но мы уговорили его, все-таки втроем легче. Погода стояла теплая, отличная.
«Муж не доплыл до берега полтора метра»
— Словом, утром позавтракали и поехали. Когда доплыли до того берега, погода начала меняться: похолодало. Мы перенесли дрова. Ян помогал нам, потом набрал в хатке-сторожке полные карманы семечек, взял карты, закрыл ее, принес мужу ключи и сказал: «Папа, я все позакрывал». Муж говорит: «Ты посмотри, какой он у нас хозяин растет». Уже было где-то три часа дня, когда мы отправились в обратный путь. Поднялся сильный ветер, волны захлестывали лодку, в нее начала поступать вода. Мы решили выбросить часть дров, только поднялись (сидели впереди), как огромная волна накрыла зад лодки. Сперва задняя часть, а потом и вся наша легкая «дюралька» ушла на дно. Перед тем как ехать, Коля просил у бригадира «дубивку» — рыбацкую деревянную лодку. Однажды нам с Яном довелось поздно вечером плыть на такой в шторм. Тяжелая, устойчивая, с высокими бортами, она не боится волн. Даже если бы она перевернулась, все равно не утонула бы.
Мы оказались в воде, примерно на середине речушки, где как раз начиналась глубина. Ян не растерялся, сразу начал плыть. Коля — тоже. К тому же у него рост был 1 м 87 см, и он мог дно достать ногами. А я плавать не умею. И уже, наверное, никогда не научусь. Коля достал ногами до дна, взял меня за шиворот, вытащил туда, где я могла уже стоять. Мы начали идти в воде. Несмотря на холод, у нас, когда мы оказались в воде, не было какого-то панического ужаса, предчувствия чего-то страшного. Невероятно, но первой мыслью было не то, как мы выберемся, а то, что утонувшая лодка не наша. Мы переживали за чужую лодку, думали, как будем ее доставать, что скажем хозяевам.
Когда шли через камыши, Ян и я разулись в воде. Коле было тяжело идти, на нем были наполненные водой рыбацкие сапоги. Ян начал часто падать. Когда дошли до берега, Ян упал и уже не мог подняться. Вот тут нам стало по-настоящему страшно, я начала кричать: «Коля, сделай что-нибудь, он же умрет!» А мороз все крепчал. Когда шли в воде, было теплее, а выйдя на берег, начали замерзать. Коля попросил меня снять ему сапоги. Но у меня так замерзли руки, что я не смогла. Он куда-то пошел, я слышала, как он все время кричал. Думала, что он просто отзывается, где находится, но было плохо слышно, его слова уносил ветер. Я кричала ему в ответ. Последними словами мужа были: «Вита, все!» Я думала, что он все-таки переплыл к рыбацкому домику. Как потом оказалось, до берега он не доплыл всего полтора метра.
Я звала Колю. Ян уже не разговаривал, я просила его хотя бы что-то мычать, кричала на все плавни — и помощь звала, и Божечку просила, чтобы он не забирал моего сыночка. Растирала ему ручки, лицо. Так прошла ночь. Мороз был до 30 градусов. Сколько времени было, когда сын замолчал, я точно не знаю.
Утром я решила переползти на тот берег, но лед был еще очень тонкий. Ног я уже не чувствовала. Я не понимала, почему Коля не приплыл за нами (о том, что он утонул, догадалась только тогда, когда добралась на тот берег и увидела замок на хатке). Я пробовала перейти по льду, но провалилась и опять вернулась назад. День пересидела под деревом в прострации. Пришла в себя, когда уже было темно. Решила опять попытаться перейти по льду, было уже все равно: утону так утону. Но у меня получилось! Ползком, потихонечку добралась до домика.
Когда дошла, смотрю: висит замок. Значит, Коля утонул. Открыла хатку. Ключ остался у мужа, но я знала, как его иначе открыть. Зашла в домик и первым делом залезла под одеяло, сняла с себя фуфайку. Там жили несколько котов, они меня сразу облепили. Единственной спичкой зажгла керосиновую лампу, потом печку, пыталась отогреть ноги, даже засовывала их в огонь, но они уже ничего не чувствовали. Потом порезала одеяло, обмотала ступни, взяла сапку, палку, другое одеяло и пошла за сыном, чтобы перенести его в домик. Перешла по льду, затащила его на одеяло, но перетащить в дом уже сил не хватило. Я закрыла Яна одеялом и вернулась в домик. Кричала, просила о помощи, слышала, как в селе лают собаки, но ветер дул в другую сторону… Так прошел еще один день.
«Я просила похоронить меня рядом с сыном»
— На следующий день в окно ударилась птичка, я еще подумала, что кто-то все-таки должен быть поблизости. И тут услышала скрежет на канале — это ребята ехали на Днепр. Я начала кричать: «Помогите, спасите!» Они подплыли, подумали, что я или пьяная, или шучу, и поплыли дальше. А когда через полчаса они возвращались назад, зашли в хатку и только тогда поняли, в чем дело. Забрали меня и тело Яна в село. Коля был добрый. Его знало все село, он никогда никому не отказывал, помогал.
Сын бригадира сразу отвез меня в больницу, купил за свои деньги лекарства, позже он занимался и похоронами. Все это время меня морально поддерживала кума Татьяна. Хоронили Яна всем селом. Люди приносили, кто что мог, помогала школа, во многом помог звеньевой бригады. Я в это время лежала в больнице. Сын бригадира привез меня на похороны. Уже после похорон мне стало хуже, и меня отправили в Херсон. Когда меня везли на ампутацию в операционную, я уже со всеми попрощалась, просила только, чтобы похоронили меня рядом с сыном, так как потеряла к жизни всякий интерес. После операции находилась в таком же состоянии, я не переживала, что лишилась ног, мне было все равно, думала только, как приеду после больницы в пустой дом. Колю нашли через три недели, накануне Рождества. Приехали его родители и забрали, чтобы похоронить в родном селе. В это время я лежала в больнице, и мне никто об этом не сообщил. Такого мужа, как Коля, я уже не найду.
«Сначала я запила, а потом научилась ходить на коленках»
— Когда выписывалась из больницы, врачи предупредили меня, что, как бы тяжело мне не было, я не должна садиться на коляску. Если сядешь, ходить уже никогда не будешь. Дома мне, конечно, было жутко. Не стану скрывать, после этого запила. Со временем научилась ходить на коленках, плиту мне поставили на табуретку, приспособилась готовить себе еду. Тогда я еще не получала пенсию, а жила на деньги, оставшиеся после больницы, — деньги, которые собрал колхоз на мое лечение и похороны. Люди помогали чем могли.
Конечно, в это время я очень нуждалась в деньгах. Законная жена в моей ситуации получила бы помощь в размере пятимесячного оклада, но мы с Колей расписаны не были. Так до сих пор я не насобирала на памятники Коле и Яну. Пенсия моя 58 гривен.
Я написала письмо в одну из местных газет, его опубликовали, и люди начали присылать мне деньги: кто — пять гривен, кто — десять, некоторые предприятия — и сотню. Это очень помогло мне, я смогла съездить в Одессу, где мне сделали учебно-тренировочные протезы, да и просто выжить, так как первые полгода я пенсию не получала. Первые протезы оказались плохими, тяжело было в них ходить. Очень помогли мне рыбаки, они собрали деньги на поездку в Харьков, на нормальные протезы. Правда, кое-кто в селе говорил: мол, пропивает деньги, которые присылают люди. Но на выпивку я не потратила ни одной копеечки из пожертвований.
Потом я решила, что пора завязывать с этим делом, поехала в Херсон к врачу, который делал мне операцию. Доктор мне посоветовал первым делом поехать в Харьков и написать письмо президенту. Коляску мне дали в Одессе только после того, как я написала в Киев письмо. Еще я обратилась к президенту с просьбой выделить мне квартиру, ведь жила в комнате общежития, которую отапливать зимой не в состоянии. Сначала в область, а затем в наше село пришел ответ: мне дали полхаты. Дом, конечно, большой, но там надо было сделать капитальный ремонт. Люди помогли отремонтировать спальню и кухню. Но, опять-таки, там печное отопление, все «удобства» на улице. Эту зиму я зимовала у друзей в Херсоне. Сейчас снова пишу письма к своему депутату, а также президенту. В прошлом году я стала в очередь на телефон: была первой в списке, сейчас одиннадцатая (кроме того, мне придется заплатить 4 тысячи гривен за кабель). Очень помогает то, что возле дома есть небольшой огород, который я научилась обрабатывать. На положенную мне по закону машину я 346-я в очереди. В лучшем случае получу ее, когда уже буду бабушкой. Была бы у меня машина, мне было бы намного легче ездить в больницу в Херсон, смогла бы как-то зарабатывать себе на жизнь. А то получается, что я негодный элемент в обществе. Когда узнают, что я инвалид первой группы, отказываются брать меня на работу.
Большое спасибо «Укрпротезу», где мне бесплатно сделали эти хорошие протезы. Сейчас на них поставили немецкую подошву, которая по сравнению с нашей — небо и земля. Я понимаю, что денег у государства на всех инвалидов не хватит. Но ведь есть такие, которые себя действительно чувствуют инвалидами и ничего не хотят делать, а я молодая, трудоспособная, хочу сама зарабатывать.
Когда зимой жила в Херсоне, помогала Обществу детей-инвалидов и сирот. Очень хотела бы родить ребенка, но врачи говорят, что шансов практически нет. У меня есть близкий друг, тем не менее сейчас для меня важнее собственное «я».
Выжить мне помогло то, что у меня была цель — научиться ходить. Все говорят, что это сила воли, но я думаю, что все зависит от желания выжить. Иногда, бывает, и поговорить не с кем, думаю: лучше бы я умерла. На людях, конечно, я сильная, а когда одна — часто плачу. Увидеться с матерью возможности нет, так как дорога с Камчатки до Украины стоит очень много денег. Да и не может она мне простить, что я забрала Яна, что взяли его с собой за дровами. Но если бы знать, где упадешь, соломки бы подстелил. Сколько ездили с Колей вдвоем — все было нормально, а тут такое. Мама как чувствовала, не хотела отдавать его тогда.
Конечно, на протезах ходить тяжело. За день ноги отекают, растираются. Сейчас я живу только надеждой на то, что кто-то мне все-таки поможет с машиной или с квартирой. Я хочу нормально жить и иметь возможность помогать детям-инвалидам. Пока я была нормальным человеком, с ногами, я никогда не замечала, что есть такие люди — инвалиды, что им тоже тяжело. Может, я все же рискну сделать операцию и родить ребенка, чтобы у меня была семья. Я знаю, в Киеве делают искусственное оплодотворение, но на это опять-таки нужны деньги… Недавно я ходила к бабке, она мне сказала, что нас сглазили. Может быть, это и так. А еще однажды, когда я была в Одессе, ко мне на улице подошла цыганка и сказала, что мое горе мне «пороблено».
Я хочу, чтобы ко мне нормально относились, хочу нормальную работу, вести активный образ жизни. Надеюсь только: кто-то же должен помочь. Не может быть такого, чтобы никто. Ну а если нет, так и буду жить: потихонечку.